Пол Киган · Книга плохих концов: французские рассказы · LRB 7 сентября 2023 г.

Морис Бланшо, представленный в этой антологии непрозрачным и завораживающим произведением «Безумие дня» (1949), писал, что история — это не связь с событием, а само событие. Кажется верным, что короткие рассказы зачастую труднее резюмировать, чем романы, без необходимости подводить итоги или даже иметь какое-либо обязательство заканчивать, и что их содержание часто сообщает нечто иное, чем их тема, как будто на определенных уровнях сжатия. Краткость начинает рассказывать свою историю. Бланшо имел в виду recit, один из многих возможных терминов во французском языке, наряду с conte, или nouvelle, или histoire, или романом, или хроникой, или историеттой, или просто texte, или даже прозой. Номенклатура показательна. В отличие от романа, рассказ не имеет самоочевидного канона, полон исключений, и его официальная история, кажется, нуждается в заверениях тех романистов – Стендаля, Дюма, Бальзака, Гюго, Золя – которые пробовали свои силы в повествовании.

Эта антология представляет собой последнюю национальную выставку Penguin (уже появились тома итальянских, испанских и британских рассказов). Он открывается группой сказок конца XV ​​века, которые часто рассматриваются как первые французские литературные произведения в прозе, которые в некоторой степени связаны с более старой метрической традицией сказочных циклов. Патрик МакГиннесс предлагает несколько примеров позднесредневековой ерунды из пивной части спектра: фаблио, в основном зацикленные на борьбе полов: супружеские возни, смена кроватей, убийство мужа. Итак, тупица женится, не зная фактов жизни, и его обманом заставляют выполнять свои супружеские обязанности; за которым следует смена кровати, включающая еще больше обмана (взято из «Сто новых сказок» Филиппа де Лаона); за которым следует мораль о мстительной жене, которая убивает и расчленяет своего мужа (Франсуа де Россе). Более утонченный пример романтики (мутная категория) из более позднего века, «Дворянин» Изабель де Шарьер, по-прежнему насыщен сюжетом и лишен психологических нюансов. «Синяя Борода» Шарля Перро, кажется, чувствует себя как дома в этой картонной компании.

Возможно, не все сказки — короткие рассказы. Эти ранние примеры являются элементарными по мотивам и ситуации. В широком предисловии МакГиннесса (одинаковом в обоих томах) утверждается, что литературный рассказ — это не только жанр, но и «всего лишь одна из нитей повествования в мире, насыщенном историями». Такой подход делает его двухтомный формат раздутым, но менее вместительным (слишком много места для покрытия), чем однотомный Оксфордский сборник французских рассказов (2002) под редакцией Элизабет Фаллайз, который открывается три столетия спустя и содержит полдюжины статей. с антологией Пингвина. Поступательное движение по одной истории на каждого автора предполагает создание канона или, по крайней мере, генеалогии, но МакГиннесс имеет в виду более плюралистические акценты. Он также считает, что истории связаны с повседневной жизнью, а не с людьми из Порлока, как оказывается во многих хороших историях.

«Просвещение в философии» — одна из возможных отправных точек, находящаяся на полпути между МакГиннессом и Фальезом, для литературного рассказа во Франции. Именно здесь читатель впервые появляется в кадре как скептическое присутствие, а рассказчик утверждается как голос – и между ними может начаться общение. Краткость приобрела новые силы, связанные с быстротой и легкостью. Поль Валери описывал произведения Вольтера как «несравненные чудеса быстроты, энергии и ужасной фантазии… проворные и жестокие произведения, где сатира, опера, балет и идеология соединены в непреодолимом ритме». Некоторые рассказы о пингвинах, похоже, посвящены тем же интересам, что и предыдущие рассказы. В книге Дидро «Это не история» показаны параллельные судьбы двух злополучных пар, каждая из которых связана с радикальным неравенством в привязанностях – поэтому нам говорят, что это не вымысел, поскольку то, что в ней описано, слишком правдиво. В «Графине де Тенд» мадам де Лафайет неверная жена добровольно приносит себя в жертву на алтаре ледяного самолюбия своего аристократического мужа. Но последнее, по крайней мере, показывает, чего можно достичь, придав моральным абстракциям повествовательную форму. Ларошфуко учил мадам де Лафайет, что сказка должна думать на ходу и чувствовать головой. Его собственные максимы являются примерами сжатого повествования. «Неверность всегда забывается и никогда не прощается» – мадам де Лафайет – дает основу для многих распутных своенравных вымыслов, своенравных и своенравных.